Сайт французского бульдога Рио Ритты

Сговорились мы с приятелем побегать на лыжах. Зашел я за ним утром. Он в большом доме живет – на улице Пестеля.

            Вошел я во двор. А он увидел меня из окна и машет рукой с четвертого этажа.

-         Жди, мол, сейчас выйду.

Вот я и жду на дворе, у двери. Вдруг сверху кто-то как загремит по лестнице.

            Стук! Гром! Тра-та-та-та-та-та-та-тата-та! Деревянное что-то стучит-трещит по ступенькам, как трещотка какая.

            «Неужели, - думаю, - это приятель мой с лыжами да с палками свалился, ступеньки пересчитывает?»

            Я поближе к двери подошел. Что же там по лестнице катится? Жду.

И вот смотрю: выезжает из дверей пятнистая собака – бульдог. Бульдог на колёсиках.

            Туловище у него прибинтовано к игрушечному автомобильчику – грузовичок такой, «газик».

            А передними лапами бульдог по земле ступает – бежит  и сам себя катит.

            Морда курносая, морщинистая. Лапы толстые, широко расставленные. Выехал он из дверей, посмотрел сердито по сторонам. А тут рыжая кошка двор переходила. Как бросится за кошкой бульдог – только колёса подпрыгивают на камнях до ледяшках. Загнал кошку в подвальное окно, а сам ездит по двору – углы обнюхивает.

            Тут  я вытащил карандаш и записную книжку, уселся на ступеньке и давай его рисовать.

            Вышел мой приятель с лыжами, увидел, что я собаку рисую, и говорит:

-         Рисуй его, рисуй, - это не простой пёс. Он из-за храбрости своей калекой стал.

-         Как так? – спрашиваю.

Погладил мой приятель бульдога по складкам на загривке, конфету ему в зубы дал и говорит мне:

-         Пойдем, я тебе по дороге всю историю расскажу. Замечательная история, ты прямо и не поверишь.

-         Так вот, - сказал приятель, когда мы вышли за ворота, - слушай.

Зовут его Трой. По-нашему это значит – верный.

И правильно его так назвали.

Ушли мы как-то раз все на службу. У нас в квартире все служат: один учителем в школе, другой на почте телеграфистом, жёны тоже служат, а дети учатся. Ну вот, ушли мы все, а Трой один остался – квартиру сторожить.

            Выследил какой-то вор-ворище, что пустая у нас осталась квартира, вывернул замок из двери и давай у нас хозяйничать.

            У него с собой мешок был громадный. Хватает он всё, что попало, и сует в мешок, хватает и сует. Ружье мое в мешок попало, сапоги новые, учительские часы, бинокль Цейса, валенки ребячьи.

            Штук шесть пиджаков, да френчей, да курток всяких он на себя натянул: в мешке уже места, видно, не было.

            А Трой лежит у печки, молчит – вор его не видит.

            Такая уж у Троя привычка: впустить он кого угодно впустит, а вот выпустить – так нет.

            Ну вот, обобрал вор всех нас дочиста. Самое дорогое, самое лучшее взял. Уходить ему пора. Сунулся он к двери….

            А в дверях Трой стоит.

            Стоит и молчит.

            А морда у Троя – видал какая?

            А грудища-то!

            Стоит Трой, насупился, глаза кровью налились, и клык изо рта торчит.

            Вор так и прирос к полу. Попробуй уйди!

            А Трой ощерился, избочился и боком стал наступать. Тихонько подступает. Он всегда так врага запугивает – собаку ли, человека ли.

            Ворюга, видно, от страха совсем обалдел, метаться начал без толку, а Трой на спину ему прыгнул и все шесть пиджаков на нем разу прокусил.

            Ты знаешь, как бульдоги мёртвой хваткой хватают? Глаза закроют, челюсти захлопнут, как на замок, да так и не разожмут зубов, хоть убей их тут.

            Мечется вор, об стены спиной трётся. Цветы в горшках, вазочки, книги с полок сбрасывает. Ничего не помогает. Висит на нем Трой, как гиря какая.

            Ну, догадался наконец вор, вывернулся он как-то из своих шести пиджаков и весь этот куль вместе с бульдогом раз за окно!

            Это с четвертого-то этаже!

            Полетел бульдог головой вниз во двор.

            Хлоп!

            Жижа в стороны брызнула, картошка гнилая, головы селедочные, дрянь всякая.

            Угодил Трой со всеми нашими пиджаками прямо в помойную яму. До краёв была завалена в этот день наша помойка.

            Ведь вот какое счастье! Если бы о камни он брякнулся – все бы косточки переломал и не пикнул бы. Сразу бы ему смерть.

            А тут будто кто ему нарочно помойку подставил – всё же помягче падать.

            Вынырнул Трой из помойки, выкарабкался – будто целый совсем. И подумай только, успел он еще вора на лестнице перехватить.

            Опять в него вцепился, в ногу на этот раз.

            Тут сам вор себя выдал, заорал, завыл.

            Сбежались на вой жильцы со всех квартир, и с третьего, и с пятого, и с шестого этажа, со всей черной лестницы.

            А вот только кричит не своим голосом:

-         Собаку держите. О-о-ой! Сам в милицию пойду. Оторвите только черта окаянного.

      Легко сказать – оторвите.

            Два человека тянули бульдога, а он только хвостиком-обрубком помахивал и еще сильнее челюсти зажимал.

            Принесли жильцы из первого этажа кочергу, просунули Трою между зубов. Только таким манером и разжали ему челюсти.

            Вышел вор на улицу – бледный, всклокоченный. Трясется весь, за милиционера держится.

-         Ну и собачка, говорит. – Ну и собачка!

Увели вора в милицию. Там он и рассказал, как дело было.

            Прихожу я вечером со службы. Вижу, в дверях замок выворочен. В квартире мешок с добром нашим валяется.

            А в уголке, на своем месте, Трой лежит. Весь грязный, вонючий.

            Позвал я Троя.

А он и подойти не может. Ползет, повизгивает.

У него задние ноги отнялись.

Ну, теперь вот мы всей квартирой по очереди его гулять выводим. Я ему колесики приспособил. Он сам скатывается на колесиках по лестнице, а назад взобраться уж не может. Надо приподнимать кому-нибудь автомобильчик сзади. Передними-то лапами Трой сам переступает.

Так сейчас и живет пес на колесиках.